Уже в первый свой приезд театр "У Никитских ворот" влюбил в себя практически всех израильских зрителей, пришедших на его спектакли. И нельзя сказать, что у нас с вами короткая память на такие события в нашей не слишком часто балующей столь яркими красками жизни. Судя по аншлаговым настроениям среди распространителей, и на этот раз страстей по Розовскому не миновать. Народ билеты купил и теперь подсчитывает, сколько осталось дней до обозначенной на них дате. Пожалуй, на успех такого масштаба не рассчитывал никто.
Опять аншлаг?
Израильский "русский" зритель еще раз доказал непредсказуемость своего выбора, предпочтя иным звездам первой величины, коими его постоянно приманивает та или иная антреприза (и нередко с грустными последствиями - разочарованиями и скукой) спектакль мало кому знакомого по "прошлой" жизни театра, где истинной звездой является один лишь Розовский. Остальные, как говорит сам руководитель, - "мастера, а не звезды", потому что они, как теперь говорят, "не раскрученные" телевидением и кинематографом.
Да и как же их раскручивать, скажите на милость, если они нагишом по сцене не скачут и забойных шлягеров про короткие юбчонки не распевают? Но, поскольку на всех их спектаклях всегда аншлаги, все же кое-какая информация на ТВ нет-нет да и просачивается. Деваться некуда - зритель приходит, смеется, подпевает, порой плачет, но всегда почему-то не хочет уходить домой после того, как все отыграно и отаплодировано. Гастроли опять же с аншлагами - по России и зарубежью вплоть до самого дальнего - как такое скроешь, как умолчишь?
Попав впервые в Израиль в 1992 году, Марк Розовский был, мягко говоря, не слишком очарован его провинциальностью и уклоном в Восток.
- Но самое потрясающее, - сказал он спустя годы, - заключается в том, что, вернувшись домой, я вдруг понял, как меня тянет обратно в Израиль, все последующие восемь лет страдал от невозможности поехать туда, мечтал об этой поездке.
В чем же секрет израильского успеха театра "У Никитских ворот", почему наш зритель его принял сразу и бесповоротно? Пожалуй, лучше всех это понял и сформулировал режиссер:
- "Песни нашего двора", - сказал Марк Розовский, - спектакль, живой, человечный, трогательный, сентиментальный, обращенный к сердцу, а еврейское сердце, как известно, тоже очень чувствительное, сострадающее. И отзвук последовал мгновенно. Зрители полюбили наших артистов, запомнили их имена. Конечно, к нам пришла наша, русскоязычная публика, и какие-то ностальгические мотивы звучали для всех. Но было что-то большее, что всех нас объединяло на этой земле. Вообще в Израиле, как это ни странно, при всем разброде и шатаниях в обществе, при всем накале политических и прочих страстей я почувствовал единство, сплоченность, которых, к сожалению, нет в России: государство маленькое, его любят, его строят, его защищают и считают это делом чести.
Время было чудовищное, человечные песни созданные в бесчеловечное время. Переломить человека нельзя, мы родились в такое время, я в самое тяжелое время, но потому, что мои папа и мама полюбили друг руга, были счастливые, песни - как протест
Огромный пласт нашей культуры
Двадцатилетний режиссер
Марк Григорьевич Розовский родился в 1937 году в Петропавловске-Камчатском. Учился он в знаменитой 170-й московской школе, которую закончили актеры Андрей Миронов и Василий Ливанов, писатель Эдвард Радзинский и театральный критик Александр Свободин, журналист Анатолий Макаров... Поступил на факультет журналистики МГУ, но по дороге к диплому неожиданно в двадцатилетнем возрасте стал отцом-основателем и режиссером эстрадной студии "Наш дом" при родном университете. И одиннадцать лет прекрасно существовал в этом образе, пока тяжелая рука Советской Власти не прикрыла этот рассадник свободомыслия.
- Через год после Пражской весны, нас закрыли, и на объединенном профкоме МГУ мне сказали: "Вот из-за таких, как вы, и начались события в Чехословакии!", - так Розовский рассказывает об этом финальном аккорде в истории "Нашего дома".
А ведь речь идет о театре, крестным отцом которого был А.И. Райкин, а из его стен вышли А. Филиппенко, В. Славкин, М. Филиппов, Л. Петрушевская, М. Дунаевский, Г. Хазанов, С. Фарада.
- То, что творилось тогда в нашей студии и в студенческом драматическом театре, передать невозможно: постоянные аншлаги, зрители лезли в форточки, чтобы попасть на премьеру, овации длились по 15 минут. Это было на грани митинга... Каждый наш спектакль в студии "Наш дом" закрывали, запрещали, считали антисоветским, и за каждый спектакль была невероятная борьба, кровь, пот и слезы, - это слова зачинщика беспорядков, а вот свидетельство человека из зала, чьими ладонями, в том числе создавались те самые овации, о которых многие помнят до сих пор: "Мы ходили к нему в середине 60-х в бесконечные застойные зимы, в университет на Моховой, в крошечный театрик, где студенты должны были иронизировать, сомневаться и ниспровергать. Это они и делали", - напишет уже в наши дни Валерия Новодворская, отметив, что именно Розовский вместе с Юрием Любимовым "вынянчил театральную горькую сатиру". Ей же принадлежит характеристика смеха Марка Григорьевича как "холодного и гневного", что нам, зрителям сегодняшним, понять труднее. Мы больше знаем его сострадательный взгляд, а смеется он сейчас вместе с актерами и залом - над всеми нами, чья жизнь чаще комична, чем наоборот.
- Мы хотим вернуть людям чистоту чувств и отношений того времени, его эпос, да и пафос, - объясняет режиссер свой выбор для постановки второй части "главных песен о старом". - Разве по ним мы не ностальгируем? Не нужно прошлое видеть только в черном цвете . Да, был бесчеловечный политический режим, но были и истинно человечные отношения между людьми, и были замечательные песни. В них содержалась живая жизнь, и они - может, люди того не осознавали - отвлекали, выводили из марширующих рядов. Не случайно советский режим так ненавидел эти песни, какими только эпитетами не награждал, какими только средствами не боролся. Вплоть до убийств: самого знаменитого барда нашей "коммуналки" Петра Лещенко большевики расстреляли.
Если говорить о коммерческом интересе, то было бы намного логичнее привезти в Израиль что-то другое, не "Песни нашей коммуналки", то есть труппу из 16 человек, а что-то поменьше, пограндиознее, как и делают многие антрепризы. Можно было бы обойтись без полного комплекта декораций. Он же выбрал этот спектакль - не только потому, что гордится этой работой, но и ради нас, тех, кто продолжает дорожить воспоминаниями о своем детстве и юности.
- Каждая из этих песен - целая новелла, и таково драматическое решение каждой, - объясняет Розовский. - Драматургия - и в тексте, и в реакции действующих лиц. И песни нанизываются одна в одну, даже когда на смену блатному "Чубчику" идут еврейские песни на идиш - они ведь тоже пелись в наших коммуналках. А что важно: песни, вроде, старые, но воспринимаются свежо, потому как высоко поэтические произведения. У них и замечательные, запоминающиеся мелодии, в них - и смысл, и юмор, и самоирония.
Хочу предупредить, что "Песни нашего двора", спектакль, который мы привозили в прошлый раз, - это совсем другое. Другой спектакль, совсем другие песни, которые совсем по-другому поставлены, много чисто театральных решения, декорации. Асболюьно полноценный спектакль, как бы продолжение того, первого, "Песен нашего двора". В нем много танецевальных, лиричных, сатиричных моментов. Нет ностальгиив чистом виде, но есть воспроизведение того нелегкого времени, ведь воспоминание и о тяжелом может быть приятным.
Мнения есть разные. Одним, как Новодворской, кажется, что звучат исключительно "песни нашего концлагеря, чисто домашние, не официозные, полные оптимизма и соглашательства". Другие, категорически не согласные с ней, думают, как покойный Булат Окуджава, что все новое и хорошее "равноценно оплачивается, ничего нельзя важного и нужного приобрести, не потеряв при этом тоже важное и нужное. К примеру, уходят в прошлое - постепенно, конечно, - концлагеря, доносы, страхи, но с ними уходит и то, что этому противостояло, что помогало все это превозмогать: вера, взаимовыручка, культура, духовность".